– Примерно так. Это продолжалось пару лет. И все это время я понятия не имел, что вы с Меллафом – враги. Я даже не знал, что вы знакомы.
– Ну ладно. Это объясняет твою связь с Меллафом, но не объясняет, почему ты отправился в Монреаль.
– Мне не очень-то хочется об этом говорить.
– По-моему, мне-то ты обязан объяснить. Я не полез бы на эту гору, если бы ты сказал мне раньше.
– Нет! Ты бы меня пристрелил и получил свои деньги, – прохрипел Бен.
– Едва ли.
– Ты хочешь сказать, что смог бы отказаться от своего дома, картин и всего прочего?
Джонатан молчал.
– Ты не уверен, да, Джон?
– Не уверен.
– Одной честности здесь мало, Джон. Во всяком случае, я много раз пытался отговорить тебя идти на эту гору, чего бы это мне ни стоило. Умирать я не хотел, но я и не хотел, чтобы ты умер из-за меня на этой горе.
Джонатан не собирался давать разговору уйти в сторону.
– Скажи мне, как ты попал в Монреаль?
Бен хрипло и тяжко вздохнул.
– Да наделал я глупостей, старик. Глупостей, которых опытный профессионал, вроде тебя, не сделал бы. Я подписал кое-какие контракты... в общем, в таком роде. Потом моя... – Он плотно прикрыл глаза и прижал к глазницам большой и указательный палец. – Потом моя дочь пристрастилась к наркотикам и... Меллаф о ней позаботился. Он ее устроил в одно заведение, где ее вылечили... После этого я был в его власти. И я задолжал ему...
Джонатан нахмурился.
– Твоя дочь, Бен?
В глазах Бена появился холодок.
– Да. Не все-то вы знаете, доктор. Джордж Хотфорт – моя доченька.
Джонатан вспомнил, как спал с ней и как потом бил ее. Он опустил глаза и увидел ненадкушенное яблоко. Он начал медленно обтирать его о простыню.
– Ты прав. Этого я не знал.
На этой теме Бен предпочел не останавливаться.
– Майлз все это время знал, конечно, что мы с тобой друзья. Он все прикидывал, как бы втравить меня в большую неприятность, чтобы он мог предложить меня в обмен на то, чтобы ты вычеркнул его из своего списка и дал ему, для разнообразия, вздохнуть спокойно.
– Такая игра в его духе. Он всегда предпочитал окольные пути.
– А это дело в Монреале дало ему возможность крепко меня подставить. Он сказал мне, что я должен поехать. Мне нужно было пойти с какой-то какашкой по фамилии Крюгер и получить записку или что-то вроде того. Я не знал, что кого-то собираются убить. Но если бы и знал, особого выбора у меня не было.
– Но к убийству ты совсем непричастен?
– Так, наверное, нельзя сказать. Я же не остановил его. Я просто стоял и смотрел, как человека убивают. – Он говорил мрачно, преисполнившись отвращения к самому себе. – А когда Крюгер начал его потрошить, меня...
– Тебя вырвало.
– Да, точно. По-моему, я не создан для убийств. – Он вновь отвернулся к окну. – В отличие от тебя, старик.
– Нечего мне лапшу на уши вешать. В принципе ты ничего против убийства не имеешь. Тебе ведь очень хотелось, чтобы я для тебя убил Майлза. Ты просто не мог это сделать сам.
– Наверное.
Джонатан бросил яблоко обратно в корзину – это был подарок Бена.
– Скажи-ка, а зачем ты полез снимать меня с горы? Ведь если бы я погиб вместе с остальными, ты мог бы отправляться домой совершенно спокойно.
Бен улыбнулся и покачал головой.
– Не воображай, что такая мысль не приходила мне в голову, старик.
– Но ты не создан для убийств?
– Да, и кроме того, я твой должник – ты же снял меня с Аконкагуа.
Бен развернулся лицом к Джонатану.
– Что будет теперь?
– Ничего.
– Не станешь вредить старому приятелю, нет ведь?
– Люди из ЦИРа удовлетворены – им кажется, что они своего добились. Не вижу никакого смысла разубеждать их. Тем более, мне уже заплатили.
– А ты? Я же знаю, как ты обходишься с друзьями, которые тебя предали.
– У меня нет друзей, которые меня предали.
Бен подумал над этим.
– Ясно. Скажи-ка мне, старик, у тебя вообще-то друзья есть?
– Я очень тронут твоей заботой, Бен. Когда у тебя самолет?
– Уже надо идти.
– Прекрасно.
Бен задержался у двери.
– Ну, поправляйся, старик.
– Спасибо за фрукты.
Когда дверь за Беном закрылась, Джонатан несколько минут смотрел на нее. Он почувствовал опустошенность. Уже несколько дней он знал, что никогда больше не пойдет в горы. Он утратил интерес. И Бен ушел. И Джемайма ушла. И он устал считать дырки в потолке.
Он выключил свет, и синева позднего вечера заполнила комнату. Он закрыл глаза и постарался уснуть.
Какого черта! Никто ему не нужен. Ничего ему не нужно. Когда он вернется в Штаты, он первым же делом продаст эту чертову церковь.
Но картины – ни за что!